Насколько для вас важно - пить на природе родниковую или бутылированную воду?

Поднимите руку, кому приходилось пить воду из лужи?  Обычной дождевой лужи. Сырую. Без всякого кипячения, хлорирования, ректифицирования и т.д.
Ну, и как результат? Как впечатления? Как самочувствие? Надеюсь, без последствий?
В 1983 году группа туристов Южно-Сахалинского турклуба, в составе 13 (тринадцати) чел, под руководством Донова Владлена Сергеевича, царство ему небесное, делала первопрохождение и описание маршрута на центральных Курилах (о.Итуруп) На самый высокий водопад СССР - Илья Муромец, высота 149м над уровнем моря. Который располагается в северо-восточной части острова и начинается на плато Камуй. Штурман группы Володя Гришанов, профессиональный штурман сахавиаотряда, замполит Лёша Им Хасики, профессиональный строитель. Тогда уже ветераны сахалинского туризма. Слабенькая такая троечка по категории, с очень-очень большим натягом, по тогдашним нормативам. Даже на кмс не тянула. По сложности. По трудности тянула на мастера с гаком. Шутка такая есть у приверженцев этого «лошадиного вида спорта» Почти месяц по времени и почти 300км пешкодрального  аллюра по бамбукам и зарослям. Одним словом, первопроход  с радиалками. Кто хоть раз пробовал "тропить лыжню" на кочке, по бамбуку и сланнику, тот поймёт.
         Сам рассказ может быть когда-то и будет живописан во всех, до сих пор леденящих кровь подробностях, я же остановлюсь только на одной маленькой детальке.
Питьевой воде.
         Ранним августовским утром мы вышли с бухты Славная,  которая севернее перешейка Ветровой, где старые японские аэродромы. Вышла с одноименной погранзаставы, где накануне самоНАдеятельные артисты нашей группы давали концерт доблестным защитникам священных рубежей. А иначе не видать нам как своих ушей этот маршрут. Нам нужно было пересечь весь остров с одного побережья на противоположное. Где-то около 23-26 картографических километров. К вечеру собирались уже быть в бухте Медвежья. Во всяком случае, Володя Гришанов уверял, что «бывало и больше проходили» Что бы понятнее было, самая узкая часть острова Сахалин - перешеек Поясок, тоже приблизительно такой же длины.
Шли по старой японской тропе, хорошо и отчётливо видной на старых японских картах. Где-то через час упёрлись в стену бамбуса.
         Именно так его называли коренные жители этих мест айны. Последний из которых, почил в бозе на советской територии  в 1968году, за 15 лет до нашего похода. Соплеменники, депортированные Сталиным с Курил, до сих пор проживают на Хоккайдо.
         Вам приходилось ходить по бамбуку? Ну, зелёненький такой злак, иногда по колено, иногда и по пояс, который широко распространен практически по всему югу Сахалина. Малоприятное занятие, доложу я вам. То же, с чем столкнулись мы - повергло многих чечако в шок. Хорошо виден бруствер тропы, шириной около полутора метров. По которой каких-то 35-40 лет назад ещё ходили люди и лошади. И стена бамбука. Сплошная. От трёх-четырёх метров и выше. Толщиной от пузырька зелёнки до чекушки «казёнки». Сначала резали ножами, рубили топориками, махали кухонным мачете. Темп  движения упал до 300-600метров. В час.
         Вам приходилось видеть, как листом обычной бумаги можно разрезать руку до кости? Нет? Вам здорово повезло. Кстати, китайцы из бамбука первыми додумались делать бумагу. В конце 20 века из него даже научились делать текстильную пряжу и даже термобельё. То же китайцы. Сам не пробовал, но говорят, что термобельё хорошее, главное, что оно «дышит». Надо бы как-то у Володи Гришука спросить или Андрея Клитина. Они до сих пор «пешкодральничают»
         Забегая немножко вперёд, суток на двое, хочу сказать следующее. Бамбуковый лист, самый обычный, влажный от росы, прекрасно режет язык. Лучше всякого лезвия. Про руки, ноги и шкуру на других частях тела скромно промолчу. Брезентуха "пионэра тропящего лыжню" (джинсы тогда были очень большой редкостью для пешеходных туристов) за один день превращалась в лохмотья. Поэтому отказались от ножей, топориков и мачете. Выбрали другую тактику. Один становился спиной (рюкзаком) к стене, двое его толкали в грудь. И тут же поднимали. Два-три шага, толчёк, подъём и снова два-три шага отвоеванные у  стены.
         Скорость заметно выросла почти в два три раза. К вечеру мы одолели около шести километров подъема на плато. Стояла гулкая от оводов и комаров жара, липкая от многочисленных порезов и солёного пота. Запасы воды практически кончились. Нет. Вода была. Рядом. В каком-то километре или двух, если верить японской карте. Но желающих «сбегать и зачерпнуть в ручейке» не нашлось. Утром были остатки чая, пол кружки на брата и сухпай.
         А ещё была роса. Огромными такими линзами, величиной с овода, на бамбуковых листьях. Теперь я знаю, как в Сахаре, этой каменной пустыне, или на мексиканском плато в Таско можно добыть питьевую воду. Ночью и ранним утром. Она мало похожа на бутилированную, по доллару за 500мл, но пить можно. Тогда же приходилось слизывать её с шершавых листьев бамбуса языком. Напополам с собственными эритроцитами и плазмой. Плазма была чистейшая, твоей же группы и без всяких центрифуг. Я очень жалел супердефицитную «Орво», оставлял для Ильи Муромца. А ведь можно было бы сделать просто шикарные кадры вампиров. Для «Уорлдпрессфото», например или для «Шпигеля». Вряд ли тогдашние родные СМИ опубликовали бы такую гнусость, по словам нашего бильредактора. К окончанию сборов лагеря и выходу на маршрут -  роса была слизана со всех листьев в ближайшей округе или банально высохла. Прожигая маленькие дырочки на широких листьях злака, словно увеличительное стекло.
         Дальше был целый день толчков,  падений и подъёмов. И выкрученные, как умелой прачкой, шершавые и солёные майки и штормовки. Иногда встречались прогалины двух-трёх метрового мелкотравья из медвежей дудки. Тогда скорость вырастала до фантастических 2 км/час. К вечеру мы прошли почти 10км. Так же рядом, в двух трёх км от нашего маршрута, бежал ручей, стрекотали перепончатокрылые, гудело комарьё и оводы. Традиционного чаепития перед отбоем не было. Даже не все решились поставить палатки, так и спали «соленой мордой в бамбус» или накрывшись такими же солёными майками. Что бы хоть как-то защитить кожу от мелких вампиров, назойливо жужжавших и звенящих всю ночь.
         Мне очень редко снятся сны. Но в ту ночь снилось, что мы вручную с батей бурим скважину в жаркой южно-украинской степи. Пересохшими губами я с каждым поворотом коловорота пытался узнать, сколько ж ещё осталось витков. Болели всё. Руки, ноги, спина и особенно истерзанный бамбусом бок. Батя хитро улыбался – терпи, атаманом будешь, мы с тобой добуримся до воды. Не сегодня так завтра, но добуримся. Настырный у меня был батя. Получалось, правда, плохо. Потом приснился ливень. Тропический. Шумный и галдящий. Как в африканской Сахаре спустя 15 лет.
         Я перепугался за 16милиметровую кинокамеру Красногорск, среднеформатные «Киев-88», и «Москва-5» узкоплёночные  тезки «Зенит-19» и «Киев-19», старый и проверенный «ФЭД-3» с штатным широкоугольником 35мм. С целой кучей оптики, начиная с «фиш-ай» и заканчивая золотым медалистом Брюссельской выставки в 1956году Таир-3 -4,5/300мм. Киноплёнка  и 118роликов фотопленки - негатив, ч/б, слайд, всё было трижды упаковано и переупаковано в целофановые мешки. А широкая 60мм и узкоформатная 35мм фотоплёнка, каждая отдельно, была ещё упакована и в… извиняюсь за интимные подробности, знаменитое советское резиновое изделие №2. И завязано на настоящий морской узел. Всё вместе тянуло почти на два пуда. Я помню, как во время подготовки к экспедиции мне пришлось долго и нудно уговаривать заведующих всех аптек  Вьюжно-Сахалинска, с просьбой продать хотя бы несколько десятков, вместо положенных по какой-то идиотской разнарядке сверху «не более трёх изделий в руки». Кстати, именно они, одними из первых, увидели всю красоту и величие Ильи Муромца среди жителей областного центра. Даже раньше чем читатели газет. Такой был уговор. Но ещё больший шок был от увиденного такого количества изделий №2 у девушек из нашей группы. Когда я на палубе «Ольги Андровской» ещё раз проверял и переупаковывал драгоценную плёнку. А по большому блату и только  через обком партии, нам всё-таки удалось «достать» палубные места, про каюты и речи не могло быть. Хотя в алмазный фонд и ресторан «Седьмое небо» на останкинской самой высокой в мире башне было легче пройти, чем в те годы «прорваться» на Курилы
Мне кажется, что не удивился только старый курильский Бродяга Донов, да ещё врач нашей экспедиции - черноглазая Маринка, которая впервые отправлялась на Курилы, благодаря только своему статусу медработника...
         А ещё были сублиматы и крупы, сахар, шоколад, спальник, коврик, палатка, три блока «Стюардессы», посуда, запасная одежда и обувь с бофортами. И всё это  в супер-лёгком  станковом рюкзаке на 140литров из тормозного парашюта. Сделанного своими  руками. Весом чуточку больше килограмма. Не чета старым кендюхам-Абалакам, из брезентухи, которые вечно болтались, как не знаю что и весили как старый и надёжный АК-47, больше трёшки.  Впрочем, анарак тоже был сшит по собственным чертежам с того же парашюта. С тремя десятками карманов, карманчиков и кармашек. Каждый отдельно для своего объектива, плёнки, кассеты, шибера, сигарет и здоровенного кенгурятника для всякой мелочи. В нем легко могла поместится кинокамера вместе с прикладом. Давали о себе знать опыт предыдущих летних и зимних походов. На крайние точки севера Сахалина – мысы Елизаветы и Марии. А также пешеходное перво-прохождение маршрута с подробным описанием - вокруг Тони-Анивского полуострова. С заходом, точнее заплывом  на маяк мыса Анива…
          А ливень продолжал шуметь. Я вскочил и начал судорожно укрывать рюкзак своим шёлковым анараком. Как будто бы он мог спасти от дождя. Посмотрел на небо. Там шумел бамбус. Где-то сияла утренняя Венера и медленно блекла Полярная Звезда, как самый главный ориентир на нашего великана  Илью Муромца. Луна, с вечера такая яркая, что казалось через Таир-3 можно будет рассмотреть все кратеры, пропала. Лагерь спал, со стонами и шумным храпом. С присвистом и завыванием. Странно, что никто из наших героинь, ставивших обычно палатки на расстоянии выстрела полевой гаубицы от основного лагеря, в этот раз не разместились в сторонке. А были в гуще бивака. И тоже, оказывается, умели очень красиво храпеть. Не хуже моего. Пересохший язык с порезами от предыдущего «водопоя» уже не так щемил. И требовал хоть что-то, хоть капельку, хоть пол-капельки живительной влаги. Бамбус был влажным. Я ликовал. Как ликуют покорители Северного полюса и труднодоступной К2, самого северного и второго по высоте восьмитысячника планеты, после Джомолунгмы. С поэтическим названием Чогори.
Это была настоящая радость, в предвкушении обильного  питья...

  ...Капли были мелкими. Точнее очень мелкими. Просто листики были мокрыми, но с мириадами капелек. И чувствовалось влажное и душное  дыхание Тихого океана. И шум. Далёкий, раскатистый, гулкий, набегающий и монотонный. Так шумит только океанский прибой, с большой амплитудой и очень длинной волной от самой глубокой Марианской впадины. Шум этих волн нельзя ни с чем спутать. Казалось, подпрыгни я вверх, взлети над трижды проклятым бамбуковым лесом и увижу настоящий накат. С пенными бурунами и гребнями. И вечными странницами – чайками. В белой парадной форме, как матросы-подводники на просоленой палубе атомача, перед погружением.
           От эйфории и слуховых галлюцинаций отвлекли эритроциты. И горечь. Полынная, степная, сводящая челюсти, подступающая комом к горлу. Мелькнула мысль. Откуда здесь взяться полыни? Той, из степного детства, которую мама заставляла пить «иначе ходить не будешь и в армию тебя никогда не возьмут». Лучше бы я тогда отказался. И которую, опытные виноделы добавляю в вермуты. Хорошие вермуты. Не ту студенческую вермутень, что за рупь двадцать. И на две оставшиеся трёшки, от первой осенней «стёпки» можно было затарить аж пять бутылок по ноль семь в тощий студенческий дипломат. Что бы хватило на всю подгруппу, перед походом к вечно выпившей Мандибуле в морг.
          У нас патанатомию на втором курсе читала полковник медицинской службы, фронтовой хирург, Лариса Ильинична, по прозвищу Мандибула. Хотя в свои семьдесят она выглядела, ну максимум на полтинник с очень красивым и симметричным лицом. Как на иконе. А легко, играючи, могла завязать узлом обычный пинцет из нержавейки, который никогда не выпускала из рук. Даже на экзаменах. Процесс завязывания узла говорил о её крайней взволнованности. Вот также, в большом волнении она в самом начале войны  свернула нижнюю мандибулу какому-то важному чину. За что и получила такое странное прозвище. Была она приверженцем только чистого спирта. В «германской» дозе –ровно 20грамм. Других напитков при работе на секционном столе она не признавала. Курила только «Казбек». По её перекурам можно было сверять кремлёвские куранты. Перекур на первой паре означал, что до звонка ровно  20мин. На второй паре ровнехонько по средине. Перекур на третьей паре означал, что мучиться ещё ровно час. На четвёртой и последующих парах она обычно работала в секционной ближайшего госпиталя. И всегда после германской «дозы». По-другому в морг она никогда не заходила. Даже на нашем выпускном она единственная, из всех преподов, подняла маленькую мензурку. В которой было ровно 20грамм «фронтового эликсира жизни»…
            Послышался хруст, мелькнула тень, что-то белое, как воздушный змей, прошуршало сверху по бамбуку. Послышался тонкий и отчётливый звон падающих капель в алюминиевую армейскую кружку. Вода. Это вода. Настоящая. Живая. Как же я раньше-то не додумался? Вот жэж балбес. Два года. Долгих 730 армейских дней, а так ничему и не научили. А всё ж просто. И полетел наземь анарак, и сорваны были остатки, не до конца разорванной майки. Когда то красной, спартаковской, с ромбической эмблемой на всю грудь. Объёмом  спирометрии в целых восемь литров. За четыре двенадцать, как новая «Брежневская», с винтовой закруткой. И пошла гулять майка по листьям. Пошла собирать животворную влагу. Враз потяжелела, набрякла, потемнела. И каждый раз сцеживая её, добавлялось в старый и проверенный армейский котелок граммов по пятнадцать-двадцать. Воды. Эликсира жизни.
           Зарделся рассвет, лагерь начал шумно просыпаться. Хрустеть, потягиваться, подшучивать. Начались вечные поиски «никто не видел куда я вчера положил…»  И ехидный смешок Иры Карагодиной – не ложить, а класть. Правильно будет класть, а не ложить. Она хорошо знала русский, хотя заканчивала и не филологический.  Беззвучно пропланировали чайки. В сторону океана. Водянистой жидкости было прилично, стакана полтора, а может и целых два. Но вкус-с-с…
Как вам сказать? Вы пробовали когда-нибудь жевать носки? Свои собственные. После маршброска на тридцатку. С  полной  выкладкой. Не, не в обычной хэ/бэ гимнастёрке, а в заграничном пэ/ша, нового образца а-ля-маршал Гречко, для контингента ограниченных войск. С АК-47, четырьмя рожками «под жвак», стянутых «валетом» чёрной изолентой. С подсумком Ф1,  на три отсека и санитарной сумкой. Не пробовали?  А хотели бы попробовать? Не советую…
…Но жажду утолить можно. Хоть и через не могу, через не хочу и под рвотные позывы…
            Штурман с замполитом и Доном (так мы промеж себя называли Владлена Сергеевича) колдовали над старой, местами с протёртыми дырками, японской  картой. На всё про всё оставалось километра четыре, ну максимум пять. И мы их прошли в третий день. На остатках сил, «на жажде», «на зубах». Как говорил мой комбат из гвардейской, пяти-орденоносной, будапештской и бла-бла-бла в/ч п/п 30206.  И вышли из зарослей на плато в аккурат под полдник. Когда обычно завхоз раздаёт «файв-а-клок» Это было что-то неописуемое по зрелищности. Маленькая зелёная травка, по пояс, не больше. Фиолетово-синее небо с ярким жарким солнцем и впереди, внизу, под ногами,  бушующие волны в бухте Медвежья. С тоненькой серебристой ленточкой ручья Медвежий, нашим долгожданным курсивом на тихоокеанское побережье. Слева возвышалось плато Камуй, где начинались истоки великана Ильи Муромца, и в распадках, кое-где, даже сверкали фирновые запасы снега. Неизвестно с какого года.
           А дальше случилось то, что все тринадцать туристов, из нашей экспедиции, будут ещё долго вспоминать, возможно рассказывать детям и внукам. Мы вышли на верховое болото, упругое и качающееся под ногами, словно трясина в заполярье. В вибрамах, кроссовках, резиновых по колено и с бофортами. Не гуськом, не колонной, как обычно принято ходить по технике безопасности. Вышли – фронтом, на расстоянии вытянутой руки, как в атаку. И попали на обычную дождевую линзу, диаметром метров сорок-пятьдесят, не больше. Которая захлюпала под ногами. Меленькой такой, чуть выше щиколотки, дамы даже в сапоги не набрали.
И каждый достал свою любимую кружку. Зачерпнул ею прямо из под ног,  и жадно пил, большими глотками. Боясь пошевелиться и поднять болотистую  муть лечебных вулканических  курильских грязей.  Я не растягивал удовольствие. Мне хватило для полного счастья всего трёх или четырёх. Кружек. Залпом. На выдохе. Алюминиевых, армейских, стандартных, объёмом в пол литра.
Какое же это было блаженство?
           Это описать трудно, а вспоминать без кома в горле ещё труднее…

          ...Через несколько  минут после привала, практически вся группа, почти фронтом, снова нарушая все правила техники безопасности, вместе с рюкзаками, аппаратурой, картами, палатками, спальниками и провизией – свалится с крутого обрыва в ручей Медвежий. В глубокую, кишащую кунжей и мальмой рыбную яму. Кто кубарем, кто на пятой точке, по предательски скользящему бамбусу. Больше всего пострадают табачные изделия, практически полностью. Аппаратура и отснятая плёнка. Которая не была заботливо укупорена  в советские резиновые изделия №2. Мы потеряем львиную долю запасов сублиматной провизии, особенно сахара и соли. Мука и крупа, как у индейцев Северной Америки, из рассказов Дж.Лондона, пострадает меньше всего.  Потом будет эйфория от долгожданной встречи с Ильей Муромцем…
          И великолепный махонький кусочек, килограммов под двадцать, занесённой в красную книгу и запрещённой к вылову ЧАВЫЧИ. Взрослые особи, по рассказам местных рыбаков, иногда достигают размеров до двух метров в длину и весом больше центнера. И рвут сети в ставниках и неводах. Потому такая рыба для рыбаков считается «вредной и сорной», хотя и запрещена к вылову. Как самый ценный и самый крупный из тихоокеанских  лососей. Кок с судна, на котором нам посчастливилось немножко попутешествовать, под очень большим секретом и под самое-самое честное пионерское, в виде половины фляги 96 градусного ректификата, выдал нам её как кота. В мешке, готовую, засоленую. Даже так, что бы никто не видел из экипажа МРС. Иначе всех «смайнают за борт и в 24 часа вся команда будет депортирована с области» Не уточнял, насколько это правда. Но мы честно, почти сутки её не касались. Пока рыбаки не выгрузили со ставников всю рыбу и не ушли из района. За эти почти сутки, рыба, пролежавшая в мешке  на жарком августовском солнце, немножко притушилась. Мы её черпали ложками,  накладывали как сливочное масло на хлеб и за сутки всю съели. В волю отпиваясь практически дистиллированной водой. Которую брали аж из самого Ильи Муромца.
           Впереди будет встреча «нос к носу» с косолапым. Сначала от него будет убегать Игорь Мельников, вместе с гитарой и заботливо сложенными в рюкзак очками с линзами-девяткой. Потом, опомнившись он уже будет догонять косолапого, что бы щёлкнуть кадр «»на память». А мы с замираением сердца наблюдать этот цирк с высоты птичьего полёта. Будет  целая серия труднопроходимых и вообще непроходимых мысов. Тайфун, который нас застанет на середине траверса крутого склона каменистого склона. И мы вынуждены будем несколько суток «висеть» в сплошных потоках воды и пережидать непогоду в мокрой одежде в подвешенных на крючьях палатках. Будет и знаменитый обед «тринадцати». Состоящий из половины кружки манной крупы, воды и дикоросов. Но зато с солью. Случится он за сутки до выхода с маршрута, на одну из погранзастав. Где ещё сутки нас будут кормить только жидким гороховым супчиком, боясь за наши проглотистые  и оголодавшие желудки. И только из рук бравого старшины заставы я буду затягиваться знакомым с раннего детства «клопомором». Не чаще пяти раз, с перерывом в четверть часа. А потом долго ходить зигзагами « в дупель»...
            ...Но больше в этой экспедиции мы не будем пить из лужи кружками. Стоя в её средине, как дикие курильские мустанги на водопое.  Но об этом как-нибудь в следующий раз. Когда будет настроение. Без кома в горле...
           28 Ноября 2012, Катуар